В то далёкое лето. Повести, рассказы - Левон Восканович Адян

и завуч вез ее в областную больницу. В деревне о нем говорили, что, вроде, нет такого дня, чтоб он не избивал жену.

Марина сверху, из кузова, смотрела на меня и задушевно улыбалась.

— Уезжаешь? — тихо, с грустью произнес я.

— Да, — тихо, любезно сказала Марина. — Уезжаю.

Стемнело. В темноте грустно блестели глаза Марины.

— Ты расстроена, Марина? — помолчав, спросил я. — Тебе грустно, что уезжаешь из нашего села?

— И да, и нет, — она помолчала чуть, затем продолжила: — Ты же не обижаешься на мои слова?

— Не обижаюсь, — подавленным голосом сказал я. Я смотрел на Марину, не находя, что сказать. Долго смотрел, потом проборматал:

— Почему должен обижаться?

Все стояли справа от машины, что-то говорили завучу и его жене, которая сидела в кабине грузовика. Алвард, стоя у грузовика, смотрела то на меня, то на Марину.

И, почему-то, не решалась что-либо сказать. Отца стеснялась, наверное.

«Матери от меня передай привет, — говорил врун Апрес. — Скажешь, что хорошо за тобой смотрели. Скажи, дядя Апрес говорит, что больше всего на свете не любит, когда врут, скажи дядя Апрес приглашает, я люблю говорить в лицо, если я что-то сказал, значит, все, сказанное, будет сделано. На будущий год пусть приезжает, ты тоже приезжай, если хочешь». Марина безразлично кивала головой. Я стоял слева от машины, опираясь на борт и смотрел на Марину.

В конторе писали путевку для Балабека, он вышел оттуда, по русски сказал, «поехали», подмигнул мне: «Ты тоже едешь?» И ударив ногой по покрышке машины, сел в кабину.

— Я тоже еду, — сказал я Марине, воодушевленный от внезапной мысли. — Хочешь, я тебя провожу?

— Нет, не нужно, — Марина положила свою руку на мою, ее рука была теплая. — Не езжай, прошу.

Но хотела, чтоб до областного центра я поехал с ней, я это почувствовал, машина уже тронулась, я поставил ногу на шину и при движении машины прыгнул в кузов, сел рядом с Мариной, плечом прикасаясь к ее теплой руке.

— Еду, — дрожащим голосом сказал я, — до Степанакерта поеду с тобой.

— Спасибо, — прильнув ко мне, по — русски прошептала Марина, она шепнула так близко, что от ее дыхания по моему телу пробежала какая-то теплая, сумасшедшая волна.

Завуч только заметил, что я тоже в кузове.

— Ты тоже едешь? — через плечо безразлично бросил он.

— Да, еду к дяде домой, — придумал я.

Была лунная ночь. Ясная, чистая, ночь, в синем звездном небе спокойно плыла луна, а когда заезжали в лес, луны не было видно, мы ехали по темной лесной дороге. Свет от фар машины прыгал по деревьям, по холмам, казалось, они ищут и находят дорогу.

Завуч часто поворачивался к кабине и спрашивал: «Как ты себя чувствуешь?» Наверное, он ее избил и боится, что, если случится что-нибудь, его обвинят.

В свете фар на дороге показывались зайчики, ошеломленные от света, они прыгали в разные стороны и терялись в темноте на обочине дороги. Был сказочный вечер. Проехали маленькие деревни Тхкот и Кичан. Звезды сверкали в фиолетовой глубине неба, луна, держа путь в вечном своем направлении, сверху, над горами и ущельями, шла с нами. Грузовик плыл вперед и, время от времени, в глубоких ущельях и темных теснинах раздавался дребезжащий звук шин. Когда переезжали через реку Хачен, я посмотрел вниз и увидел, как под луной блестела вода, мокрые речные камни сверкали, и здесь, в Хаченском ущелье, воздух был холодным, пронизывающим.

— Тебе не холодно? — тихо, очень тихо сказал я Марине, она была для меня самой родной в мире, во всем мире самой близкой, с которой я сегодня расстаюсь.

— Нет, — снова прильнув ко мне, прошептала Марина, — а тебе?

Я посмотрел на нее. Если б было… если б было так, чтобы в кузове мы были одни, я говорил бы ей прощальные слова, целовал ее теплые губы. Но это было невозможно.

А до областного центра оставалась половина пути, вдали, в ночной мгле, виднелись деревни Арачадзор и Аяд, а наше село было не видно, оно осталось по ту сторону лесов и гор. Я ласково гладил руку Марины, иногда ее волосы касались моих губ, и от них исходил восхитительный аромат. В уме я ругал нашего завуча, который навострил свои длинные уши и слушал нас, и притворяясь, что его внимание в другом месте, вроде, не слышит нас. Я в уме его ругал, а он, вдруг, повернулся ко мне и сказал:

— Как твои дела?

— Ничего, — сказал я.

— Работаешь?

Будто не знает, что из числа выпускников я создал производственную бригаду. Очень хорошо знает.

— Да, работаю, — сказал я, — конечно.

— Похвально, работа — дело чести и славы, — он чуть помолчал.

В лесу кричала сова, внизу бурлила, шумела река Хачен. Машина проехала небольшую выбоину, потом начала подъем, и мотор, будто, заплакал.

— Ты пойдешь в институт? — громко спросил завуч.

— Не знаю, — сказал я, — посмотрим.

— Как это, не знаю? — не отставал он, — школу закончил и не знаешь, что будешь делать?

— Два года должен отработать. По новому закону нужно иметь двухгодичный трудовой стаж, чтобы поступить в институт…

— Да, правда, я забыл, правильно говоришь, молодец, — с ложным дружелюбием сказал наш завуч, — не обязательно же, чтобы все поступали. Ты хорошо учился, выбери какую-нибудь профессию, оставайся в селе, пиши в газеты заметки, гонорары получишь.

«А твоя дочь Асмик почему не осталась в селе? — сказал я в уме завучу, — с тройками еле закончила школу, и теперь учится в университете. По знакомству да за деньги в университет поступила, а ее полуграмотный и хитрый отец, то есть, ты, мне говоришь, не обязательно, чтоб все поступали».

— Трактористом стану, — грубо сказал я, — или помощником на тракторе, или животноводом, шофером, звеньевым, кем-нибудь стану, да… Вы не думайте… Как Асмик, стипендию, хотя бы, получает?

Вроде, не услышав, он вытянул шею в сторону кабины и сказал жене:

— Как ты сейчас себя чувствуешь?

Я мысленно ругал его, я так хотел поговорить с Мариной, я хотел сейчас, в эту минуту сказать ей обо всем. Столько нужно сказать, но было невозможно, выехали уже на шоссе, теперь машина ехала еще быстрее, впереди, под горами, виднелись огни Степанакерта. Чем ближе мы подъезжали к областному центру, тем я становился грустнее. И сердце мое стучало часто. «Неужели не даст своего адреса?» — думал я о Марине, хотел попросить у нее, но не решался. Через несколько минуть въедем в город, через несколько минут будет поздно говорить, набрался смелости, и, не глядя на Марину, сказал:

— Дай мне свой адрес. Марина. — Марина покачала головой.

— Дай адрес, — сказал я — прошу, не буду писать, ничего не буду